Стельмак (Стельмах) В.И.

"<...> Это позже придумали прятать расстрелы в ночах, в подвалах и стрелять в затылок. А в 1918-м известный рязанский чекист Стельмах расстреливал днем, во дворе, и так, что ожидающие смертники могли наблюдать из тюремных окон."
"<...> Ночные допросы были главными в 1921 г. И тогда же наставлялись автомобильные фары в лицо (Рязанская ЧК, Стельмах)."
Источник: Солженицын Александр, "Архипелаг ГУЛаг", YMCA-PRESS, Paris, 1973, Гл.3, Гл.8.

"В Рязани для предотвращения терактов близлежащие к Губчека улицы были объявлены на военном положении, регулярно публиковались списки заложников, предпринимались другие меры предотвращения терактов. Но жестокое подавление в губернии нескольких крестьянских выступлений вызвало ответную реакцию в виде покушений на ответственных за террор сотрудников ЧК. Все усилия, направленные на предотвращение терактов, оказались напрасными. В ночь на 8 сентября 1918 г. было совершено покушение на завотделом по борьбе с контрреволюцией РГЧК Стельмаха".
"В ответ на акт террора [покушение на Стельмаха] были произведены аресты и трижды опубликован список заложников с предупреждением о расстрелах в случае новых терактов."
Источник: Ратьковский И.С. Красный террор и деятельность ВЧК в 1918 году.
Санкт-Петербург. Издательство университета. 2006.
См. "Известия Рязанского губернского Совета". 1918. 10, 11, 12 сентября.

"...Булыгины занимали довольно большую квартиру, но встречала я в ней только самого старика Булыгина, его жену, Хвощинскую и Абрика. Чтобы пройти к англичанке [на занятия - прим. АКРМ], надо было миновать большую гостиную, коридор, и уже оттуда дверь вела в комнату. Вход в дом был через террасу со двора, и там в кресле-качалке обычно сидел Булыгин. Он был парализован, не говорил, но обязательно отвечал наклоном головы на мое приветствие, а в руке держал маленький молитвенник, как я однажды заметила, вверх ногами. Мы всегда с ним раскланивались, и всякий раз он делал попытку чуть-чуть привстать. Англичанка как-то сказала мне, что старик в безнадежном состоянии.
Однажды осенью, придя на урок, я увидела, что качалка пуста. В гостиной было много чекистов, некоторые из них сидели на диване. Привыкнув к обыскам, я спокойно шла через комнату, пока один из них не остановил меня, спросив, куда я иду. Я ответила, что на урок. Хвощинская, стоявшая у стены, как мне показалось, на грани полнейшего изнеможения, подтвердила мои слова, и меня пропустили. Абрика у мисс Банзенгер не было, и она тотчас же усадила меня заниматься. Но в голову мне занятия не шли, я сидела у самого окна, выходившего на улицу, видела стоявшую у подъезда пролетку чекистов и совсем не слышала, что мне говорила англичанка. Вдруг на тротуаре появилась группа чекистов. Они волокли несчастного старика Булыгина, как мешок, ноги его волочились по тротуару, затем они бросили его на дно пролетки, сели сами и уехали. Больше мы Булыгина не видели, а его близкие поспешили скрыться из города. Кажется, их отпустили. И только шесть лет спустя, находясь во внутренней тюрьме Рязанского ГПУ, от охранников, довольно славных ребят, я узнала, что старика Булыгина прямо в арке тюремных ворот расстрелял из нагана все тот же Стельмах...". Из книги Гарасева А. М. "Я жила в самой бесчеловечной стране…" М. : Интерграф Сервис, 1997, стр. 69.


"<...> Заключенных в те дни было мало, караулили нас двое надзирателей, довольно симпатичных. Они приносили мне книги, а ночами, когда им было скучно, рассказывали о различных случаях из жизни рязанского ГПУ, в том
числе о том, как погиб Булыгин. Когда его подвезли к рязанскому тюремному замку и сняли с пролетки на носилки, подошел Стельмах, сказал, что нечего с ним возиться, и тут же пристрелил в висок, как скотину. Стельмах был латыш и, по их словам, очень любил расстреливать людей: он брал человека за ухо, оттягивал его и стрелял в висок..."
Источник: Из книги Гарасева А. М. "Я жила в самой бесчеловечной стране", М.: Интерграф Сервис, 1997. С. 47-48, 60, 77.

"<...> К концу лета 1918 года, когда городской концлагерь и тюрьма уже не могли всех вместить, «заложников» стали распределять по уездам, направляя на земляные работы. Вместе со всеми отец и мы, три сестры, пошли проводить их на вокзал. Перед монастырем — большая толпа родственников, знакомых и просто сочувствующих. Массивные ворота под аркой наглухо закрыты, охрана и чекисты проходят через узкую калитку. Долго ждем. На велосипеде к монастырю подъезжает заместитель начальника Рязанской ЧК латыш Стельмах, главный расстрельщик, и проходит в калитку. Наконец, заложников выводят. Это старые больные люди, вина которых лишь в том, что они жили при прежней власти. Тех, кого могли в чем-то уличить — в чинах, наградах, происхождении, поступках— давно уже расстреляли. Эти же просто схвачены при облавах и массовых арестах, проводившихся по принципу — чем больше, тем лучше. Главное, чтобы боялись. Заложников долго строят, наконец, они трогаются. Впереди идет Стельмах, опираясь левой рукой на велосипед, а в правой держа наган. По бокам колонны — охрана. Колонна двигается по длинным улицам к вокзалу..."
Источник: Гарасева Анна, "Я жила в самой бесчеловечной стране", М.: Интерграф
Сервис, 1997. С. 47-48, 60, 77.

Гарасева Анна Михайловна, очевидец: "А летом 1918 года в Рязани стали брать «заложников». Было их так много, что в городских тюрьмах их не могли разместить и собирали в Первом концентрационном лагере, устроенном на окраине города в бывшем женском монастыре. Чекистам здесь было удобно: вокруг высокие каменные стены, внутри — большая церковь, куда загоняли людей, много помещений — кельи, трапезная, гостиница, с десяток маленьких деревянных домиков, где раньше жили обеспеченные монашки, имевшие свое «хозяйство».

Этот городской концлагерь просуществовал долго, и кто только в нем не побывал! Позднее сюда помещали пленных белогвардейцев, заключенных по приговору ревтрибунала, вдов расстрелянных, которые искупали свою «вину» мытьем полов на вокзалах, и просто «бывших людей», как их называли новые нелюди...

К концу лета 1919 года, когда городские концлагери и тюрьмы уже не могли всех вместить, «заложников» стали распределять по уездам, направляя на земляные работы. Вместе со всеми отец и мы, три сестры, пошли проводить их на вокзал. Перед монастырем — большая толпа родственников, знакомых и просто сочувствующих.

Массивные ворота под аркой наглухо закрыты, охрана и чекисты проходят через узкую калитку. Долго ждем. На велосипеде к монастырю подъезжает заместитель начальника Рязанской ЧК латыш Стельмах, главный расстрельщик, и проходит в калитку.

Наконец, заложников выводят. Это старые больные люди, вина которых лишь в том, что они жили при прежней власти. Тех, кого могли в чем-то уличить — в чинах, наградах, происхождении, поступках— давно уже расстреляли.

Эти же просто схвачены при облавах и массовых арестах, проводившихся по принципу — чем больше, тем лучше. Главное, чтобы боялись.

Заложников долго строят, наконец, они трогаются. Впереди идет Стельмах, опираясь левой рукой на велосипед, а в правой держа наган. По бокам колонны — охрана. Колонна двигается по длинным улицам к вокзалу, через Старый базар, вдоль земляного вала кремля.

В крайнем ряду идет Александр Васильевич Елагин, старый больной человек, друг нашей семьи. Он из дворян, до революции у него было не имение, а всего только хутор, где он открыл сельскохозяйственную школу для крестьян. Желающие могли обучаться у него бесплатно. Когда у Елагина умер от туберкулеза единственный сын Юрий, причитающуюся ему долю наследства отец пожертвовал на постройку общежития для детей сельских учителей.

Сам он работал в земстве, но был в оппозиции к крупному дворянству, на стороне «третьего элемента» земства — учителей, врачей, агрономов. На этой работе он познакомился и подружился с отцом. Теперь его уводят из города.

Чуть подальше от него — наш дядя, Василий Дмитриевич Гавриков, брат мамы. Он идет согнувшись, держась руками за низ живота, потому что только что перенес операцию аппендицита. Его вина состоит в том, что у нашего деда, его отца, была когда-то маслобойка. Ни деда, ни маслобойки давно нет, но он попал в «заложники», и больше мы его никогда не увидим.

Мы идем долго. Отец потихоньку вытирает слезы. Потом мы отстаем. Заложники сворачивают влево от кремля. Некоторые оглядываются, крестятся на собор...

В районах их разместили не в домах, а просто на земле, под открытым небом, за колючей проволокой. Гоняли на тяжелые работы, не считаясь со здоровьем, обессиленных расстреливали, но многие просто умирали сами от отсутствия пищи и тяжелой работы.

Дядя умер от заражения крови — из-за непосильной работы разошлись швы после операции... Те, кто дождался освобождения, почти все умерли по возвращении, как это было с Елагиным (он умер на четвертый день после освобождения) и с одиннадцатью нашими знакомыми крестьянами из села Волынь.

В концлагерь они попали по решению Комитета бедноты, от которого власти требовали высылать «врагов революции». Но кулак в селе был только один, к нему прибавили дьякона, однако двух человек показалось мало, поэтому остальных крестьян взяли «для числа»..."

"...Этот городской концлагерь просуществовал несколько лет, и кто только в нем не побывал! Позднее сюда помещали пленных белогвардейцев, заключенных по приговору ревтрибунала, вдов расстрелянных, которые искупали свою «вину» мытьем полов на вокзалах, и просто «бывших людей», как их называли..."

Гарасева Анна Михайловна. Я жила в самой бесчеловечной стране…"

ЧИТАТЬ ОНЛАЙН мемуары Анны Михайловны Гарасевой: http://issuu.com/memorial62/docs/garaseva-ryazan-russia

"В Рязани для предотвращения терактов близлежащие к губчека улицы были объявлены на военном положении, регулярно публиковались списки заложников, предпринимались другие меры предотвращения терактов. Но жестокое подавление в губернии нескольких крестьянских выступлений вызвало ответную реакцию в виде покушений на ответственных за террор сотрудников ЧК. Все усилия, направленные на предотвращение терактов, оказались напрасными. В ночь на 8 сентября 1918 г. было совершено покушение на завотделом по борьбе с контрреволюцией РГЧК Стельмаха."

" Известия Рязанского губернского Совета". 1918. 10 сентября.

Публикуется по: Ратьковский И.С. Красный террор и деятельность ВЧК в 1918 году. Санкт-Петербург. Издательство университета. 2006.