Ганкар Макс (Максимилиан) Альфредович

1871 г.р. Горный инженер, геолог, бельгийский подданный, директор-распорядитель франко-бельгийского акционерного общества Charbonnage de Pobedenko, занимавшегося разработкой каменноугольных месторождений Подмосковного угольного бассейна близ Побединки (ныне — Скопинский район Рязанской области) вплоть до национализации шахт в 1918 году. Затем работал в Главугле СССР, позже занимал должность старшего инженера при Президиуме Теплотехнического института. Репрессирован в 1929 году.

Родился в 1871 году в городе Лёвен. Получил высшее техническое образование. С 1904 года по 1918 год Макс Альфредович — директор-распорядитель франко-бельгийского акционерного общества Charbonnage de Pobedenko, созданного в 1898 году и занимавшегося разработкой Побединского каменноугольного месторождения Подмосковного угольного бассейна. Разработал технологию приготовления брикетов из угольной крошки. Одновременно работал начальником Чулковской каменноугольной (узкоколейной) железной дороги, построенной в конце XIX века от села Чулково до станции Скопин-Чулковский (ныне — станция Брикетная) Сызрано-Вяземской железной дороги. Из-за профессиональной деятельности почти потерял зрение. В 1920-е годы М. А. Ганкар был переведен на работу в Главуголь, где занимал должность управляющего отделом оборудования. Проживал в Москве. Позже перешел на работу во Всероссийский теплотехнический институт, где работал вместе с Л. К. Рамзиным. Публиковал статьи о специфике Подмосковного угольного бассейна в ряде изданий. (Подробнее см. в прилагаемых публикациях А.Серегина и М.Российского).

В июле 1929 года был арестован, приговорён к ограничению проживания в шести главных городах СССР сроком на 3 года. 1 августа 1929 года Макс Ганкар пишет в "Политический Красный Крест" : "В среду 24-го июля с<его> г<ода> мне было объявлено О<тделом> ЦР ОГПУ, что мне воспрещено в течение трех лет проживать в шести главных городах СССР. Постановление ОГПУ принято после одного лишь допроса, состоявшегося в феврале месяце с<его> г<ода>, на который я был вызван, как мне казалось, в качестве свидетеля. После допроса судебный следователь объявил мне, что я обвиняюсь по трем статьям Закона, но, получив от него уверения в том, что меня вызовут вторично для допроса, я был убежден, что, если делу будет дан ход, я буду иметь возможность осветить более подробно то отношение, которое я могу иметь к поставленным мне в вину действиям, и поэтому я отнесся к заявлению судебного следователя спокойно, тем более, что вины за собой никакой не чувствую. Административная ссылка в отношении меня приобретает особо тяжелый характер: мне 58 лет, я слепой и могу заниматься умственным трудом исключительно в обстановке, в которой я был до сих пор, т<о> е<сть> служа в тех учреждениях, где мои познания были полезными и с помощью надлежащего сотрудника. При отсутствии этих условий я становлюсь совершенно к труду неспособным.
В довершение всего я живу здесь один, так как вся моя семья находится в родном городе Льеже в Бельгии (сам я Бельгийский подданный). Мое домашнее хозяйство также основано на помощи окружающих меня людей, и переселение мое в другой город оставляет меня почти без помощи. Последний факт, если вдуматься в действительно создающуюся для меня обстановку, является, можно сказать, бесчеловечным. Прошу обратить особое внимание на это последнее обстоятельство: принятые против меня меры превосходят несомненно все то, что можно придумать и могут объясниться только тем, что принявшие решение лица не задумались над последствием этой меры в данном случае и при
специальных условиях, в которых я нахожусь. Кроме того, если даже остаться в убеждении в том, что я в чем нибудь виновен (что я категорически отрицаю), дело, о котором идет речь, не имело, как я мог понять, никаких вредных последствий для СССР, тогда как вся моя деятельность в продолжении 31 года была посвящена развитию каменноугольной промышленности в России и особенно, с 1904 года к созданию этой промышленности в Подмосковном Бассейне. Все те, которые знакомы с историей этого месторождения, знают, что, если в данное время Правительство имеет возможность создать в Центральной Области топливную базу, обещающую быть мощным источником энергии и сырья для развития хозяйства страны, то это благодаря упорному труду, приложенному мной в течение 15 лет, чтобы доказать пригодность этого угля, возможность его применения и будущность, которая ожидает весь Подмосковный район.
Страшная угроза, висящая надо мной, позволяет забыть всякую скромность и заявить, что, если ставить на весы правосудия, с одной стороны, обвинение, мне предъявленное, а, с другой стороны, всем известные и всеми признанные мои заслуги перед страной, то никто не сможет сказать, что моя просьба разрешить мне, вместо того, чтобы быть отправленным в ссылку на 3 года, — уехать на родину (тем более, что я слепой и ни к какому труду в ссылке не способен самостоятельно) — была бы непомерно велика. На основании изложенного я прошу о замене наложенной на меня административной кары — высылкой меня на родину, если, разумеется, дальнейшая моя работа в тех же условиях, как и до сих пор, будет признана неприемлемой. Ввиду того, что мне дан лишь двухнедельный срок для выезда, прошу мое заявление рассмотреть неотлагательно. М. Ганкар." (ГАРФ. Ф. Р-8409. Оп. 1. Д. 365. С. 179.).

Макс Ганкар был освобождён из ссылки при содействии Международного Красного Креста и смог вернуться в родной город Льеж 7 декабря 1930 года. В интервью газете "Матэн" он рассказал: "<...> мои письма вскрывались... Много раз меня вызывало ГПУ, чтобы я разъяснил характер получаемой мной корреспонденции. В конце концов мне запретили проживать в Москве и крупных городах России. Я был обречен жить в деревне. Мне известны еще два бельгийских инженера, которые незаконно обвиняются Советской Россией лишь в том, что получают письма из Бельгии <...>". Три года спустя 62-летний Макс Ганкар умер в Льеже.